Дневник матери 18-летнего добровольца: Разбаланс между официальными новостями и реалиями травмирует

У Олеся Гончара много всего о Второй мировой. «Тронка», «Человек и оружие», «Знаменосцы», «Циклон», что там еще... Все это я перечитала в юности. В одном из этих произведений – забыла в каком именно – описаны дни после 22 июня 1941 года в Киеве: 18-летние люди добровольцами идут, идут, идут в военкоматы... А потом – гибнут, гибнут, гибнут. Исчезают. Как в мясорубке, один за другим, все, в прямом смысле.

Статистику той и нашей войн проанализируют и сравнят потом, когда-нибудь. А я вспоминаю произведения Гончара и с ужасом думаю: сейчас страшнее.

Побратимы и посестры сына (женщин на несколько порядков меньше) гибнут один за другим, не успевая получить шевроны и статус УБД вместе с документом. Кого-то выносят, кого-то не выносят... И чудом кажется, что он жив. Из тех, с кем вместе начинал, живых – трое или четверо с ним самим. А целых – ни одного.

«Сложно сказать, кому сколько лет. Все выглядят старше», – отвечает на вопрос о возрасте одного из побратимов.

«Так ты же и Церква (все позывные изменены. – «ОстроВ») как будто на свой возраст выглядите», – говорю.

«Мы – да. Только Церква ходит вот так, как ***, а у меня вот что (демонстрирует последствия ранения)».

Когда-то инструкторы советовали им избегать похорон своих собратьев, близких людей – потому что это деморализует. Но они в конце концов все-таки ездят и ходят на похороны. После каждого раза говорит: «Все, это последние, я не могу». Но едет снова.

«Он был похож на родителей. Особенно на папу. У него сестра старше... Полтысячи человек было на похоронах... Батюшка такое молов... Надо вообще запретить батюшкам приходить на похороны военных! Набрали столько людей – а если бы кацапы ударили?» – рассказывает он.

И еще говорит: когда кто-то настаивает, что нужно открыть гроб, на самом деле ни в коем случае этого делать нельзя.

Об официальном и о моем – в который раз

Разбаланс между официальными новостями и моими реалиями травмирует все сильнее. Мне хочется взять гранату – пока хотя бы ту, что с мукой, игрушечную – и прийти с ней в какое-нибудь государственное учреждение. И бросить! В идеале – на ВЛК!

Официально: «Мы готовы организовать выборы во время войны».

А у меня: Да вы, мать вашу ***, ВЛК наконец-то организуйте в областном центре в центре Украины!!!

Сын уже может давать мастер-классы по прохождению ВЛК! Я сбилась со счета этим ВЛК! Такое ощущение, что все мотивированные военные стоят в очередях к медикам – и именно поэтому на передовой не хватает людей!!! А они же все «триста», поэтому все вынуждены стоять в очередях.

Его отпускают на ВЛК по месту регистрации на два дня. Отпускает человек под свой риск, потому что можно же получить очередного СЗЧ. А на ВЛК назначают прием ключевого врача на дату ЧЕРЕЗ 20 ДНЕЙ!

Если из его рассказов выжать ключевое за эти дни, получается примерно такой монолог:

"Теперь я понимаю людей, которые приходят на ВЛК с гранатами! Она не смотрела мои глаза после закапывания три часа, пока я сидел под кабинетом – и как раз действие закапывания прошло! А здесь я прошел без очереди – потому что какой-то тип свою запись пропустил. Ну, пусть он теперь приходит через 20 дней. ...Говорят – там запишись, чтобы куда-то записаться… Там сидит бабуля… Думал, регистраторша – а это пациентка из стационара! А к травматологу я послезавтра сорок третий! А на анализы двадцать восьмой! И купи мне, мама, пожалуйста, контейнер для мочи, для анализов…"

И достает из кармана несколько смятых талончиков из троллейбусов и автобусов – потому что за день объехал весь город. И таких дней – множество.

И однажды он – одетый в гражданское, воспитанный ребенок – перекрывает врачу-женщине выход из кабинета и говорит: «Пока вы меня не примете, я вас отсюда не выпущу». Она принимает, и прохождение ВЛК ускоряется.

И оказывается, что еще три дня назад в этом кабинете работал врач-мужчина. Его избили. «Поэтому и посадили вместо него женщину – женщину не будут бить».

А вот еще официально: Аляска и пост-Аляска. Все всерьез обсуждают костюм Президента Зеленского, карту Украины в чьих-то руках из Офиса Президента Украины и клюшку для гольфа для Трампа. Как когда-то обсуждали штаны Елены Зеленской и шляпку Мелании Трамп.

А у меня: «У него глаза как у скелета. Или в морге напортачили, или поздно забрали. В морге гроб открыли. Батюшка хотел еще и дома открыть. Хорошо, что родители нормальные там... Нельзя гроб открывать».

И еще у меня: «Извини. Спрошу все-таки... А где... нога? Ее положили в гроб, нашли?»

«Мама, ты что, пьяная??? Откуда я знаю, что там клали в гроб? Нам не говорили! Только лицо открыли в гробу. Лучше ничего не открывать, и без батюшки лучше!»

И еще: «Ему 15 метров бинтов в раны напхали. Умер в эваке...».

О страхах

Смерть, увечье, плен – это на поверхности, это пугало сразу.

К смерти сейчас отношение странное, а с увечьями живет пол-Украины. Что касается плена – он всегда пугал больше, чем смерть. Земляков-друзей сейчас активно возвращают после трех лет неволи, и это правда страшно. А кого-то так и не возвращают – и это еще страшнее.

«Мама, успокойся, штурмовиков в плен не берут. Ну кто будет выходить сам, тащить своего трехсотого – да еще и пленных тащить? Ты что...»

Это правда или он меня так успокаивает, и должно ли это успокаивать – попробуй разберись.

Пугает то, что он от меня уходит… Разговаривать с побратимами по телефону выходит на улицу, и все меньше и меньше рассказывает. Мы все больше переселяемся в разные вселенные.

Пугает то, что, похоже, не будет внуков.

Пугает то, что мы как будто говорим на разных языках. Такое впечатление, что на некоторые темы он говорит сплошными аббревиатурами: ЛБЗ, СВП, СП, ВСП, ПХД, БР, КТЗ, НРК, НПП, МПЛ!

Раз за разом переспрашиваю – что это? А он злится, что я забываю. А как это запомнить? Почему саперная лопатка – это МПЛ, а день, когда убирают – субботник, то есть! – это ПХД? Почему СП – это спостережний пункт, а ВСП – это военная служба правопорядка? Как я должна найти в этом систему и логику? Я едва привыкла к тому, что РДК – это уже не районный дом культуры, а российский добровольческий корпус! И едва выучила эти ТЦК и СП, когда ими заменили слово «военкомат»! А КТЗ звучит для меня как «Кадиевский… какой-то… завод». Тракторный, может быть... Такого завода не существует.

Пугает все.

Ганна Гамова, для «ОстроВа»